Если Кандинский тянулся к трансцендентальному миру духа, то Марк стремился углубиться в имманентный мир природы. Следуя поначалу за Гогеном, Марк в 1910 году определил свою цель как «пантеистическое воссоединение с током крови, пульсирующим в живой природе, в деревьях, в животных, в воздухе». Чтобы передать этот ток, он выработал две манеры рисунка: вначале свободную, органическую, плавную линию, вдохновленную Матиссом и Кандинским, а затем более стесненную, геометризованную, нервную, вдохновленную Пикассо и Робером Делоне (как и Кирхнер, Марк приспособил кубизм к собственным целям). Для модуляции настроения этого тока он разработал особую символику цвета: синий — «строгий» и «одухотворенный», желтый — «мягкий» и «чувственный», красный — «грубый» и «тяжелый».
Хотя эта интуитивная система включала упрощенное гендерное разделение (синий как мужской, желтый как женский), с ее помощью Марк за несколько лет до гибели создал анималистические картины, относящиеся к числу лучших в западной традиции. Однако в конечном счете эти картины осуществляли не столько «анимализацию искусства» (по выражению Марка), сколько гуманизацию природы: они предлагали не столько единение с природой, сколько экспрессивную проекцию чувств самого художника. Еще в 1854 году английский эстетик Джон Рёскин критиковал подобную проекцию как «патетическую ошибку»; Марк после 1913 года тоже пришел к тому, что поставил ее под вопрос: Существует ли для художника более непостижимая идея, чем отражение природы в глазах зверя? Как видит мир лошадь, орел, косуля или собака? Кто сказал, что для косули мир представляется кубис- тическим? Раз она косуля, то и пейзаж для нее должен быть представлен «глазами косули». Художественная логика Пикассо, Кандинского, Делоне или Бурлюка [еще один русский участник «Синего всадника»] и прочих совершенна. Они не «видят» косули, и их это не заботит. Они проецируют свой внутренний мир — который является подлежащим высказывания. Натурализм передает дополнение. А сказуемое передается очень редко. Вам интересна военно-космическая отрасль? Тогда читайте тут - продолжит ли сотрудничество Россия с Беларусией в данной сфере.
Марк стремился не столько к экспрессии, сколько к эмпатической, вчувствующей абстракции, способной посредством живописи разрешить конфликт Я и другого. Без сомнения, это было недостижимым идеалом, и всеже картина «Судьбы животных» действительно внушает мысль о некоем «Пантеистическом воссоединении». Правда, общим для человека и животного оказываются в ней боль и страдания: даже деревья выглядят истерзанными. На обороте картины Марк так и написал: «И все живое страдает», словно признав, что это извечное природное страдание, как и урбанистическая напряженность в картинах Кирхнера, является единственным, что объединяет все живое. Однако само отчаяние, пронизывающее работу, указывает на неизбывную разобщенность живых существ: в конце концов, страдание индивидуально и одиноко по своей природе. В стремлении развить вчувствование Марк достигает его пределов: зверь открывается как истинный, нечеловеческий другой, исключающий возможность вчувствования. Это по-прежнему не соответствует принципу «абстракция против вчувствования», но не является уже и «абстракцией как вчувствованием». Вчувствование терпит крах, и абстракция отмечает его пределы.